Трансгендеры и адмиреры всех стран, объединяйтесь!
Адмиреры и трансгендеры
Добро пожаловать на информационный ресурс для адмиреров - почитателей трансвеститов, кроссдрессеров и транссексуалов!

•Об адмирерах и трансгендерах• •О транссексуалах/shemale/ladyboy• •О трансвеститах/кроссдрессерах/травести•

•Интересные и полезные cтатьи• •Познакомиться с трансом или адмирером• •Cсылки• •На главную•

Текущее время: 28 мар 2024 16:33

Часовой пояс: UTC + 2 часа [ Летнее время ]





Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 3 ] 
 Игра в откровенность 
Автор Сообщение
Сообщение Игра в откровенность
1

Как всегда, Алёша сделал уроки первым, а потом помогал Зойке делать письменное упражнениие по русскому: она переписывала с учебника своим как курица лапой почерком текст, где надо было вставить пропущенные суффиксы, а Алёша ей подсказывал, что вставить.
Они уже почти месяц вместе делали по утрам уроки после того, как Зойкина мама, соседка с четвёртого этажа и мамина подруга Татьяна Васильевна попросила Алёшу помочь дочери - подтянуть её в учёбе. Подтянуть Зойку было невозможно – она упорно не хотела подтягиваться, и вся Алёшина помощь заключалась в том, что она списывала с его тетрадей письменные задания, особенно задачки по математике, а готовить устно её уже не заставишь. И такая «помощь» Зойку вполне устраивала. А Алёша был рад тому, что благодаря этой «помощи» он имел возможность каждый день перед школой ходить к Зойке и подолгу общаться с ней. Своей мальчишечьей душой он чувствовал, как в долговязом Зойкином теле бродят проснувшиеся силы юной женственности, и он был во власти этой магической власти. Украдкой, чтобы она не заметила, косился Алёша на её синю футболку, там, где ткань в двух местах бесстыдно приподнимали острые конусы наливавшихся девчоночьих плодов. Эти конусы манили его, как голодного котёнка хозяйская колбаса. Какие они без одежды? Его воображение не могло пробиться сквозь синеву футболки, как сквозь броню. Зойка весело чирикала, как воробей на весеннем солнышке, своим бойким мальчишечьим голоском, а у Алёши в голове будто туман, мысли путались, и внутри всё замирало, и будто щекотно в грудной клетке.
Но вот упражнение было дописано, и Зойка, запихнув учебники и тетрадки в портфель, предложила: «Давай поиграем». Это был ежедневный послеурочный ритуал: она запихивала книжки и тетрадки в портфель и говорила своё «поиграем», и игру предлагала сама. Лёша всегда соглашался с её предложением, потому что с ней он готов был заниматься чем угодно. Главное – не ВО ЧТО играть, а С КЕМ.
- Давай, поиграем.
- Во что?
- В откровенность.
Эту Игру Зойка привезла из пионерского лагеря, где она отдыхала прошлым летом. Суть игры заключалась в том, чтобы рассказать о себе что-то такое, чего никому нельзя рассказывать. Это мог быть проступок, секрет или что-то стыдное. Они уже так играли один раз, на прошлой неделе, и Зойка начала первая и рассказала, как на дне рождения у двоюродной сестры она украла её губную помаду. Потом из укромного места достала свою добычу и похвасталась. Даже сняла коричневый колпачок, покрутила корпус, и из его недр вылез розовый столбик:
- Во, гляди.
Видимо, она рассчитывала, что Алёша разделит её восхищение и, не найдя в мальчике ответного чувства, сказала:
- Эх, ты. Ничё ты не понимаешь.
Вдруг ей пришла в голову мысль:
- Ну-ка, - и она стала красить Алёше губы, - да не вертись ты, сиди спокойно!
Закончив свою работу, откинула голову назад и посмотрела на смутившееся Алёшино лицо:
- Красавец. А теперь ты давай рассказывай.
- А я не знаю, что рассказывать.
- Ну, так не честно. Я же рассказала.
Зойка готова была обидеться. Но Алёша и вправду не знал, что можно рассказать о себе нехорошего. Не будешь же рассказывать, как по ночам в постели он теребил себя за стыдное место и «спускал» в трусы. Наконец он вспомнил – и рассказал, как прошлым летом к нему пристали два пацана, и он убежал. Даже не потому убежал, что струсил, просто он не умел драться и ни разу не дрался. Убежав, он почувствовал облегчение, и при этом ему было стыдно. И вот об этом случае он и рассказал тогда, на прошлой неделе. Зойка выслушала его рассказ и не осудила. Даже сказала:
- Ну и правильно, что убежал.
И вот сегодня она вспомнила об этой игре и в ответ на Алёшин вопрос, во что они будут играть, ответила:
- В откровенность.

2

То, что рассказала Зойка, поставило Алёшу в тупик. Сначала, когда она сказала, что любит Светку Растанину, он просто ничего не понял. Светка – самая красивая девчонка в классе, у неё красивое, чуть полненькое тело, кукольное лицо и груди больше, чем у Зойки. Видя, что Алёша молчит, она стала объяснять:
- Ничё ты не понимаешь. Я люблю её, люблю, - и вдруг расплакалась.
Алёша совсем был сбит с толку. Ну да, любит – что ж тут не понять? И чего ж плакать? Зойка с трудом объяснила, КАК она любит Светку – и тогда Алёша вовсе был ошарашен: разве девочки могут любить девочек, как мальчики? А Зойка плакала и говорила:
Ты ничё не понимаешь. Могут!
Наконец успокоилась. Откинулась на спинку дивана, мечтательно закинула назад голову (конусы грудей так и тычут пространство перед собой острыми вершинками). Вытерла ладошкой слезу, тряхнула коротко остриженными волосами, будто стряхивая с себя наваждение, и уже другим тоном сказала:
- Я пацанов не люблю. Я девчонок люблю. Если бы я пацаном была… Хорошо быть пацаном!
Замолчала. Алёша тоже молчал – не знал, что сказать. Наконец Зойка потребовала:
- Ну а теперь ты давай.
- Я не знаю…
- А чё, стесняешься, да? Я ведь тебе свой главный секрет рассказала. Если не расскажешь, я с тобой играть не буду!
Алёша молчал. Зойка вспыхнула:
- Эх ты! Трус! Уходи домой к своей мамочке, и больше ко мне не приходи. Больше я с тобой не играю. Вот так! – и она мотнула головой вниз, будто своим острым носиком в воздухе восклицательный знак поставила.
У Алёши всё внутри замирало, стало вдруг холодно. Он ещё колебался, но знал, что отступать некуда: вот-вот, и он расскажет Зойке главный секрет своей жизни – своё самое заветное, самое тайное, самое-самое стыдное… Было уже не просто холодно, его трясло от озноба. Накинуть бы на себя что-то тёплое. А Зойка, видя, что он колеблется, аж подпрыгивала от нетерпения, торопила, будто в спину толкала:
- Давай, давай, колись!
Почему-то вспомнилось, как летом на даче стоял он на берегу речки, а мальчишка, подкравшись сзади, толкнул его в спину, и он полетел в воду.
- Ну, ну! Давай, Лёшка!
- Ты смеяться будешь…
- Нет, клянусь! – Зойка сделала правой рукой пионерский салют. – Честное пионерское, честное ленинское, честное-расчестное не буду!!
- Никому не расскажешь?
- Никому-никому! – замотала головой вправо-влево, - Могила.
От озноба уже стучали зубы.
- Вот ты сказала, что хочешь быть пацаном (самого покоробило от слова «пацан»). А я наоборот…
- Что наоборот?
Помедлил секунду – и будто в речку с головой:
- … девочкой… хочу быть.
У-уф! Озноб почему-то сразу прошёл, теперь ему уже было жарко. Сказал - а теперь пусть будет, что будет.
Зойкина реакция была неожиданной. Алёша готов был к чему угодно – обидным шуточкам, презрению, издевательствам, только не к этому.
- Да-а-а?! - изумлённо и радостно вскрикнула она. Уставилась на него широко распахнутыми глазами. – Вот здорово!
Глаза Зойки блестели, слепили его как два прожектора; от смущения хотелось от них укрыться. Опустил голову вниз, чтобы не видеть её лицо. А, была - не была! – и Алеша, краснея и не поднимая головы, рассказал ей всё. Рассказал, как хотел быть девочкой ещё с детского сада, как лежа в постели в тихий час, когда в группе все спали, мечтал о том, как гуляет по улице в нарядном платьице и с косичками с большими бантами. Или воображал себя Золушкой, Гердой из мультфильма, Снегурочкой или балериной в пачке, цирковой гимнасткой в купальнике, каких он видел по телевизору. Рассказал о том, что когда дома никого нет, он надевает мамины вещи и вертится перед зеркалом. Зойка молчала и всё так же, не отрываясь, светила на него своими глазами-прожекторами.
- Вот… - Алеша замолчал, не зная, что ещё сказать. Возникла пауза. Вдруг Зойка вскрикнула:
- Ой, а в школу-то!
Алеша посмотрел на часы. Ну и засиделись!
Бежали напрямик, дворами. Когда уже влетели в вестибюль школы, затрещал звонок. Быстро скинули пальто в раздевалке – и по лестнице на второй этаж. Перед дверью своего шестого «А» Зойка, прежде чем постучать, посмотрела на запыхавшегося Алёшу и, подмигнув, шепнула заговорщицки:
- Завтра попробуем!

3

Уроки, как обычно, шли своим чередом. Утреннее признание уже казалось не реальным, школьная обыденщина скрыла его, как школьная Зойкина форма, платье с фартуком, скрыла конусы её грудей. Алёша решил – пусть как будто ничего не было. Будем как обычно делать уроки, разговаривать – только не об ЭТОМ…
«Завтра попробуем!» - возник в слуховой памяти Зойкин голос. Внутри, как утром, вздрогнуло и защекотало в грудной клетке.
- Панков, ты о чём мечтаешь? Повтори, что я сказала.
Алёша поднялся, виновато опустил голову – дескать, не знаю, что вы сказали.
- Садись, Панков. Ещё раз не ответишь – получишь «два». Итак, два угла треугольника…
Алёша сделал усилие, чтобы сосредоточиться на этих двух углах треугольника. «Завтра попробуем»… О том, что может произойти завтра, он и представить себе не мог – это было невозможным и неслыханно прекрасным, как коммунизм. У Алёши, наверно, сердце разорвалось бы от ужаса и счастья в предчувствии того, что будет завтра, но школьная занудь спасала его: эти два угла треугольника были двумя выступами причальной тумбы, на которые накидывают канат для швартовки судна, чтобы волны разбушевавшихся эмоций не унесли его в открытое море.
- Следовательно, если два угла треугольника…
Алеша силится сосредоточиться на теореме, а в его зрительной памяти сама собой возникает Зойкина комната, какой он её видел утром: окно с бежевыми занавесками и кактусом в коричневом глиняном горшке, Зойкина кукла Таня рядом с кактусом, на стене календарь с фотографией самолета и надписью «Ту-104. 1971 год», конусы Зойкиных грудей, как два угла треугольника из теоремы, и Зойкин голос: «Завтра попробуем».

4

Наутро Алёша шёл к Зойке с твёрдым намерением – ничего не «пробовать», только готовить уроки. Позвонил – Зойка открыла дверь. Была она такая же, как вчера, в тех же спортивных трико, только футболка другая – белая. Привычно сказала: «Пошли», повернулась спиной и пошла вперёд, играя округлыми попками под трико. Когда вошли в комнату, Алёша заволновался и задрожал от волнения. Ещё не понял ничего, а уже задрожал. А Зойка взяла с кресла что-то яркое и приложила к Алёшиной груди. ПЛАТЬЕ!!! Снова телу стало холодно.
- Надевай, я не буду смотреть, - сказала она. Сказала просто, обыкновенно, будто предлагала ему надеть рубашку. Алёша дрожит от холода, дыхание учащённое.
- Ну, чё ты?
- З-зачем… Не нужно…
- Ой, да ладно тебе. Чё ты боишься. Никто ведь не узнает.
Разве в том дело, что не узнают? Алёша не сомневался, что Зойка никому не скажет. Он ПРИ НЕЙ не мог этого сделать. И всё же это «никто не узнает» придало ему решимости – за этой фразой стояло: «Всё это только наше с тобой». Это как вместе урок прогулять или контрольную списать. Главное – чтоб не узнали те, кому не надо знать, а так всё нормально. Ещё толчок со стороны Зойки – и Алёша уступит. И всё-таки – у-ух, страшно! И знобит – одеть бы что ни будь тёплое… Зойка смотрит своими прожекторами, будто всю его внутренность освещает.
- Давай!
У, как она это сказала! В голосе не просто требование: сделай это, в нём призыв: мы с тобой два озорника, давай пошалим, побалуемся, пока не видят взрослые. Я уже готова – решайся и ты.
И Алёша решился. Вот так прошлым летом он стоял на берегу, не решаясь войти в воду, и озорник-мальчишка толкнул его. Он бултыхнулся в холодную глубину, окунулся с головой, а потом вынырнул – и, неожиданно для себя поплыл. И к концу лета уже запросто без отдыха переплывал речку туда и обратно.
- Только ты не смотри…
- Очень нужно! Я вообще выйду.
И Зойка вышла, слегка хлопнув дверью.
Алёша остался один. Зойкино платье – красное, в белый горошек, - лежало на кресле, с округлыми рукавчиками-фонариками, отделанное рюшами по подолу. От этого красного цвета, белых горошин и рюш веяло магией женственности. И смотреть-то на это – дух захватывает, а уж…
- Ну, скоро ты? – раздался из-за двери Зойкин голос.
- Сейчас, - откликнулся Алёша, и сам удивился своему голосу – какой-то чужой, задыхающийся. Решительно стащил с себя грубое, мальчишечье, постылое и бросил, как попало, на стул. Остался в сатиновых чёрных трусах, носках и взрослых, не по ноге тапочках, которые всегда надевал, когда был у Зойки. Еле сдерживая трясучку в теле, взял с кресла платье, просунул голову под подол, одну руку в рукавчик-фонарик, другую руку – во второй рукавчик, потянул платье вниз, до талии. Подол мягко опустился , закрыв трусы. Почувствовал мягкую ткань голыми ногами. Озноб как рукой сняло, теперь было жарко, горели лицо, щёки и особенно уши. Подощёл к зеркалу в дверце шкафа – ну и ну! Над девчоночьим платьем возвышалась мальчишечья голова, остриженная под бокс. Эта голова так же мало сочеталась с платьем, как соленый огурец с украшенный узорами и розочками торт. Солёный огурец, воткнутый сверху в торт – вот что представлял из себя сейчас Алёша. Конечно, когда он дома девал мамины вещи, он выглядел не лучше, но то было мамино, и там особо ждать было нечего – всё было большое и не такое, что ему хотелось бы надеть, и он надевал это за неимением лучшего. Была надежда, что если он наденет девчоночье, и по росту, он обретёт необходимую женственность. Но вот он получил ту одежду, о которой мечтал – и такой ошеломительный крах!
- Ну что, можно, что ли? – снова раздался за дверью Зойкин голос.
- Ага, - обречённо выдохнул Алеша, и снова не узнал своего голоса.
Зойка просунула в полуоткрытую дверь свою лисью мордочку и вошла. Понимая, что выглядит в своём наряде дурак-дураком, Алёша приготовился смеяться. Перевести всё в шутку, в балаган, в озорство – и этим снять неловкость. Вот сейчас посмеёмся вместе, подурачимся – и этим всё кончится.
Но Зойка и не думала смеяться. Она разглядывала Алёшу, наклонив голову набок, как любопытная собачка. Алёшины руки судорожно шарили по платью, будто поправляя что-то. Было жарко и тесно в платье, хотелось поскорее его снять, освободить от него своё тело и вернуться в свой мальчишечий мир, пусть пресный и унылый, но его, и принадлежащий ему по праву пола.
- А что, ничего, - наконец сказала Зойка, - тебе красный цвет идёт.
Положила ему руки на плечи. Одновременно и мягко, и властно посадила на стул:
- А сейчас я тебя буду красить.
Сходила в зал и принесла мамину косметику, потом достала из тайника уже знакомую краденую губную помаду и, непривычно близко придвинув своё лицо к его лицу, стала его «красить»: заставила закрыть глаза и чем-то мазала ему веки, ресницы, подводила глаза, пудрила, душистой мягкой помадой водила по губам.
- Сделай так, - потёрла свои губы друг о друга, показывая, как надо ровно распределить помаду на губах.
Алёша повторил губами как она велела и подумал, что уже всё, и можно вставать, но Зойка зачем-то снова вернулась к его ресницам, пудрила щёки, и всё не могла остановиться. Алёша устал сидеть с запрокинутой головой и закрытыми глазами, которые она не разрешала открывать, и у него затекла шея. Наконец Зойка оставила в покое его лицо. Алёша хотел встать, но она сказала: «Постой», снова ушла в зал и скоро вернулась, потом надела ему на шею что-то шуршащее. «Бусы», - догадался Алёша. Потом голову его покрыло прохладное и мягкое. «Платок», - снова догадался он, и это было действительно так, потому что она завязала это мягкое у подбородка.
- Готово! – торжественно провозгласила Зойка.
Взяла его за руку и подвела к зеркалу. Сама отошла в сторону, любуюсь своей работой. Спросила лукаво:
- Ну как, нравится?
Алёша ещё не пришёл в себя. С одной стороны, было всё ещё неловко и не комфортно, будто он попал не на своё место, а с другой стороны, одевиченное косметикой лицо ему и самому нравилось, и он стеснялся этого чувства.
- Настоящая красавица, - сказала Зойка, то ли подтрунивая над ним, то ли любуясь.
Она вошла во вкус, забавлялась им, как любимой куклой или котёнком.
- Сделай так, - показала она, защипнув пальцами ткань трико справа и слева, и Андрей послушно развёл в стороны края подола платья, как видел это по телевизору. Присел в глубоком реверансе, вызвав у Зойки восторг. Потом по её требованию Алёша кружился, так, что подол его платья приподнимался, оголяя ноги. Потом танцевали под Зойкины пластинки: сначала шейк (Зойка танцевала уверенно и красиво, Алёша дёргался, как умел), потом медленный под модную «Восточную песню» Ободзинского. Зойка сказала, что, раз она в трико, то будет за мальчика. Они переминались с ноги на ногу, причём Зойка, как и положено партнёру, положила Алёше, как даме, руки на талию, а ему велела положить свои ей на плечи. Алёша ещё никогда не танцевал. Когда на Новый год в классе был «Огонёк», девочки танцевали друг с дружкой, и три мальчика – Валерка Баталин, Сашка Максимов и Димка Волостнов тоже приглашали девочек, а Алёша не приглашал – стеснялся. Да и что толку приглашать, если не умеешь танцевать? И вот он впервые в жизни танцует – как девочка.
Ни о каких уроках в то утро уже не было речи (хорошо ещё, что было мало задано). Алёша совсем освоился, перестал стесняться и с удовольствием дурачился, изображая девочку: говорил тоненьким голоском, строил глазки, ходил по комнате, виляя попой, а Зойка корчилась на диване от смеха и показывала большой палец: «Во, здорово!». Перед тем, как идти в школу, Алеша снял через голову платье, уже не стесняясь зойкиного присутствия, а она ему помогала разоблачаться. Потом он тщательно мыл лицо в ванной, внимательно глядя в зеркало: не осталось ли где следов косметики, а то в школе заметят – позора не оберёшься. Зойка всё это время стояла в дверях ванной, опираясь спиной о косяк, и внимательно наблюдала, как Алёша смывал с себя остатки девичества. В зеркале Алёша видел её устремленные на него глаза, и казалось, что в этих глазах появилось какое-то новое выражение, какого он не замечал в ней, или его не было, раньше. Будто он, Алёша, приобрёл в её глазах какой-то новый смысл, и наблюдать за ним доставляло ей какое-то странное удовольствие. Конечно, тогда он не сознавал это умом, и только потом, спустя время, вспоминая то утро, понял – глаза были другие.
Потом шли через школьный сад в школу, он уже был в своей законной мальчишечей одежде – школьной форме, и душе было комфортно, словно он из гостей вернулся домой, в привычную обстановку, - и в то же время продолжал чувствовать на себе красное платье, косынку на голове, косметику на лице, лёгкий запах помады и пудры, и вместе с этим воспоминанием в душе было что-то новое, небывалое раньше и радостное.
Зинка была необычно возбуждена. Она шагала рядом и щебетала без умолку:
- А здорово сегодня было, правда?
- Ага.
- У нас в лагере тоже мальчишки наряжались девчонками – умора! Играли в «женский футбол». На воротах стоял один мальчик из третьего отряда… не помню, как звали. Юбочка коротенькая, на голове косыночка – такой симпатичный! Но ты в тыщу раз красивЕе (ударение на предпоследнем «е»). А остальные пацаны в платьях ващще как чучелы! А тебе платье идёт. А мы ещё будем так беситься?
- А ты никому не скажешь?
- Коше-е-шно, - удивилась она вопросу. Это же наш секрет. Я вот что придумала. Давай будем так играть, как будто ты моя подружка. А звать я тебя буду Таня. Согласен? Ой, нет… Согласна?
Алёша кивнул головой, но язык не повернулся ответить «согласна» - его мужское естество сопротивлялось этому. Но женская часть души уже получила своё имя и покраснела от смущения и счастья.

5

Раз начавшись, процесс уже не мог остановиться и рос, как снежный ком: ребёнок слепил из липкого снега шарик, покатил его по снежной целине, шарик стал расти, расти, и превратился в шар…
Когда утром Алеша пришёл, как всегда, к Зойке, к его удивлению, она была одета не как обычно дома - в спортивные штаны, а в короткую коричневую юбочку выше колен, но в уже знакомую белую облегающую футболку. Мужской Алёшин взгляд, как всегда, не мог не отреагировать на озорно и бесстыдно торчащие конусы Зойкиных грудей.
Приведя Алёшу в свою комнату, она лукаво улыбнулась и сказала:
- Щас я тебе чё-то покажу.
Взявшись пальчиками за края юбочки и, скомандовав себе: Раз, два, три!», она подняла юбочку, и взору потрясённого Алёши предстали голубенькие трусики. Алёша их сразу узнал – это были те самые трусики, которые они с Зойкой покупали вчера. После уроков они с недавнего времени они стали ходить домой вместе, а вчера Зойка сказала:
- Пошли со мной в магазин. Мне мамка велела трусы купить. А то у меня ни одних приличных трусов нет.
Алешу и удивила, и смутила эта неожиданная Зойкина откровенность. Ни одна девочка не сказала бы ему о такой интимной вещи. А Зойка сказала просто, будто речь шла о бутылке молока или буханке хлеба – и в этом чувствовалось и особое доверие к нему, мальчику, и свидетельство особой близости.
Алёша голодными жадными глазами смотрел на Зойкины прелести. Трикотажные голубенькие трусики плотно облегали Зойкино тело, как вторая кожа. Особенно взволновало, что там, где у мальчишек было кое что, у Зойки ничего не было. То есть, не сказать, чтобы совсем ничего – под второй кожей трусиков отчётливо проступал холмик Зойкиной писи. И этот холмик особенно волновал Алёшу, в нём был как бы центр, средоточие Зойкиной женственности. И было одновременно и мальчишеское возбуждение, и зависть: «Хочу, чтобы и у меня была такая же».
Зойка опустила юбку, скрыв под подолом свои соблазны, и скомандовала:
- А щас закрой глаза, я тебе фокус-мокус покажу!
С закрытыми глазами слышно было, как скрипнула дверца шкафа – Зойка там, кажется, что-то доставала.
- Всё, открывай!
Алеша открыл – и вытаращил глаза: трусики, которые только что были на ней, теперь она держала в руках перед носом мальчика. Как она могла их так быстро снять?! Зойка засмеялась и сунула их в руки обалдевшему мальчику (даже в таком состоянии он не мог не отметить, какие они мягкие и приятные на ощупь).
А секрет фокуса был прост: Зойка и не снимала свои трусики, они оставались на Зойке, что она и продемонстрировала, снова подняв юбку. Это были ДРУГИЕ трусики. Но откуда они взялись? Алёша сам вчера пробивал в кассе чек, ему дали сдачи двадцать три копейки, а других денег у Зойки не было. Да и времени не было покупать вторые – едва он принес чек, едва Зойка получила от продавщицы покупку и та занялась другой покупательницей, она шепнула Алёше: «Всё, сваливаем!», и он ещё тогда удивился, почему она вдруг так заторопилась… И тут его долбанула по затылку догадка:
- Стащила?
Зойка ничего не ответила, а только улыбнулась и игриво пошевелила плечиками: дескать, да, стащила – и очень этим довольна! А Алёша пришёл в ужас:
- Тебя же застукать могли!
- Так ведь не застукали же.
- А если бы застукали?
- Если бы да кабы… Чё щас говорить?
- Ох, Зойка! Попадёшься ты когда-нибудь.
- А я, может, уже попалась, - сказала она вдруг серьёзно и, как показалось мальчику, грустно. Алеша не понял: когда попалась, где попалась? Хотел спросить, но мысль перекинулась на другое, и он забыл о своём вопросе, а спросил про другое:
- Зачем тебе вторые трусы? Тебе одних мало, что ли?
- Вторые не мне, а тебе. Это я их для тебя их стырила.
Алеша почувствовал, что ему это приятно: надо же, для него она рисковала! А Зойка потребовала:
- Ладно, хватит базарить, надевай давай!
Алеша покорно разделся до трусов (он её после всего, что между ними было, больше не стеснялся), потом Зойка отвернулась, а он трясущимися руками натянул на себя её подарок. Зойка повернулась, посмотрела и с восторгом сказала:
- Уй, кл-ласно!
И вправду, было «классно» - чувствовать, как новенькая трикотажная ткань облегает попу, живот и «мальчика» внизу живота, в котором, особенно в яичках, было нежное, приятное поламывание. И «классно» было, что его скромная особа вызывает такой восторг у девочки, которую он совсем недавно боялся и стеснялся даже посмотреть на неё, сознавая своё ничтожество.
А Зойка снова скрипнула дверцей шкафа, достала с полки свой белый застиранный лифчик и надела его на Алёшу. Щёлкнула на спине застёжкой, в чашечки засунула два своих капроновых носочка. Помяла, потискала упругие муляжи девчачьих грудок и сказала:
- А сиськи у тебя совсем как у меня.
И правда, из-за того, что лифчик на Алёше был Зойкин, «сиськи» получились того же размера и формы.
Потом Зойка надела на Алёшу свою юбочку, синюю футболку, сама облачилась в своё неизменное трико, и они сели делать уроки. В юбке было непривычно свободно, и приятно было чувствовать на себе трусики и как его голых ног касается ткань юбки. Грудную клетку приятно сжимал лифчик, а под футболкой выпирали два конуса, как два угла треугольника, как Зойкины «сиськи». Алеша переводил взгляд со своих «сисек» на Зойкины, сравнивал: да, точно такие же. И трусики на них одинаковые. Заметив, что на неё смотрят, Зойка поднимала глаза от тетради, улыбалась и снова опускала глаза в тетрадь.
Она потребовала, чтобы в школу Алёша пошёл в трусиках и лифчике, только без носков в чашечках, но мальчик запротестовал. Он не раз видел, как на спинах девочек во время уроков сквозь ткань школьного платья рельефно проступают пуговки или застёжки лифчиков. Напрасно Зойка уверяла, что под пиджаком ничего не будет видно, и даже заставила поверх лифчика надеть пиджак:
- Ну, и ничё не видать. Не боись, Лёшик.
Но Алёша не согласился: не видать, не видать – а вдруг? А вот в трусиках в школу пошёл с удовольствием, спрятав свои мальчишеские трусы в портфель. На литературе сидел за партой и, как гурман букетом дорогого вина, наслаждался мягкой упругой тканью на своём «мальчике». При этом любовался спиной Зойки, сидящей впереди него через две парты, её волосами и застёжкой лифчика, проступающего под платьем. Почувствовав на себе взгляд, девочка обернулась, посмотрела на него вопросительно и недоумённо: «Что?», а потом вдруг улыбнулась, опустила глаза и вся покраснела.

6

- Слушай, Тань, наши-то как хорошо подружились. Любо-дорого посмотреть.
- Хорошо-то хорошо, только боюсь я, Светка.
- Чего боишься?
- Как бы они с этой дружбой под шумок не набаловали.
- Ну, совсем с ума сошла.
- Сошла-не сошла, а посуди сама: вечером, когда друг к дружке в гости ходят, они на виду, а каждое утро до школы совсем одни. Вот так посидят, посидят – да чего-нибудь сотворят. Я уж и сама не рада, что попросила твоего Алёшу с моей дылдой позаниматься. Толку от этих занятий никакого. Вчера опять двойку в дневнике принесла – по географии.
- Да брось ты, ничего не будет. Мой Алёшка – тихоня, он же как девочка.
- Твой-то тихоня, зато моя – казак в юбке. Никогда не знаешь, что у неё на уме. Я думала: подрастёт – исправится. Куда там! Вымахала чуть не под потолок, а женственности никакой. Грубит. Позавчера мы с ней опять поцапались. И знаешь, что она мне сказала?
- Да не переживай ты, это у них возраст такой.
- У твоего тоже возраст – он же тебе не грубит.
- Ну, моему надо было девочкой родиться.
- А моей – мальчишкой.
- Не переживай. Пусть дружат, они для баловства ещё маленькие.
- Твой, может, и маленький, а у моей уже сиськи пухнут.
- Да ну тебя, вечно ты надумаешь. Давай-ка ещё по одной выкурим, - и спать. Время-то уже почти час.
- Ну-у-у? Надо же, опять засиделись. Ну, давай по последней…

7

Алёшенька был весь такой домашний, весь такой послушный: куда ни пошлёшь – сходит, что ни попросишь – сделает. У Зойки характер – порох. Иной раз взорвётся, наговорит всякое – а он ничего, не обижается, только хлопает своими белыми телячьими ресницами, и от того ей самой становится стыдно и по-бабьи жалко его.
Своим женским сердцем она знала, что нравится ему, и это ей было приятно. Ей льстило, когда он боязливо отводил глаза в сторону, а она нарочно смотрела на него пристально, наслаждаясь женской властью над ним. Льстило и то, что он, такой умный, такой начитанный -иной раз скажет что ни будь – только охнешь: и откуда он об этом знает? На олимпиаде районной по литературе первое место занял – и вот дружит с ней, лентяйкой и тупицей, как говорит её мама. Но сказать, чтобы он нравился ей как мальчик, было бы не правильно. Она вымахала вверх, особенно за лето, как и многие девчонки в их классе, а мальчишки так и остались шмыбзиками, и Зойка с высоты своей долговязости посматривала не на одноклассников, а на парней из девятого, десятого классов. А Адёшка был маленький и хрупкий, как цветочек. Фигурка, правда, у него была стройненькая и грациозная, Зойка иногда ею даже любовалась, но лицо было каким-то бесцветным, пресным – ни рыба, ни мясо. Особенно её раздражали его длинные и белые, как у телёнка, ресницы.
Но когда она в первый раз его накрасила – так и ахнула. Его личико с обведёнными чёрным контуром глазами и подчернёнными ресницами, розовыми и будто лаковыми от помады губами ожило, засияло – будто чёрно-белая фотография цветка вдруг стала цветной, и оказалось, что цветок этот вовсе не серый и невзрачный, а очень даже красивый. А уж как косыночку ему повязала – такая девочка-лялечка из него получилась, так бы и расцеловала. Он краснел и смущался от её восторгов, хлопал своими теперь уже чёрными ресницами, а Зойка поняла, что до этого дня она не знала своего Алёшеньку, что истинное его лицо она увидела только сейчас. Лёжа в постели, она пальчиком играла язычком клитора и воображала, что Алёша – девочка, и она ласкает его: гладит его довольно большие груди, целует животик, спинку, попку и, раздвинув ножки, проникает языком в его тёплую и влажную девичью щёлочку. Раньше она, как она выражалась, «дрочила» на Светку Растанину, но Светка не шла ни в какое сравнение с одевиченным Алёшей, к тому же она видела Светку раздетой в раздевалке во время уроков физкультуры, и фигурка у неё была не идеальная – в платье Алёшенька был женственнее, а голым, с женскими грудями и всеми женскими выпуклостями и впадинами Зоя воображала его суперкрасавицей.
Однажды под утро она проснулась от яркого, волшебного, сказочного сна. Алёша был в нем даже ещё прекраснее, чем она его воображала себе, когда грешила с собой в постели. Никогда ещё не видела Зоя таких прекрасных снов. Она лежала, восстанавливая в памяти картины сна и утопала в неведомом ранее блаженстве. И только одного было жаль – что сон быстро кончился, оборвавшись на самом прекрасном.
И Зоя, спустив трусики и лаская себя пальчиком, в воображении сделала то, что не успела сделать во сне – и сладко застонала…

8

Надя – двоюродная сестра Зои, и с раннего детства Зоя донашивала её вещи. Вот и с месяц назад Надя предложила взять очередную порцию, но Зоя отказалась. Во-первых, своего хватало, во-вторых, Надя, хотя и старше на три года, невысокого роста, а Зоя так вытянулась за лето, что обогнала её на пол-головы, и её одёжки наверняка ей малы. А тут вдруг вспомнила – и позвонила сестре:
- Надь, ты свои вещи никому не отдала?
- Нет, лежат.
- Можно, я их заберу?
- Ты же сказала, что они тебе малы?
- Да не мне. Тут одной девочке… Ей как раз будут.
- Ну, тогда приезжай. Я сегодня дома.
В тот же вечер Зоя была у сестры.
- Вот и хорошо, - сказала Надя, доставая с шифоньера старый обшарпанный чемодан. – Забери ради бога, мешает только. Погоди, я сейчас пыль сотру. Я уж собралась выбросить. Забирай весь чемодан, дома разберёшься, что не понравится – выбросишь. Чемодан возвращать не надо – отнесёшь на помойку.
- Да куда я с ним по улице, с таким страшным?
- Чемодан страшный, зато сама красивая. Кстати, что это с тобой? Похорошела. Ты, подруга, часом не влюбилась? Ну-ка признавайся.
- Может, и влюбилась.
- А он кто?
- Конь в пальто. Ладно, пока. За вещи спасибо. Тёте Вале привет.
Когда Зоя шла домой, она вспомнила, что у другой её тётки, тёти Лены был парик. Она купила его года три назад, когда была мода на парики, надевала всего пару раз, но мода быстро прошла, и теперь он лежал без дела.
- Попрошу у неё, хотя бы на время. А может и насовсем отдаст. Что ей, жалко, что ли? Всё равно валяется. Скажу: в школу для спектакля.
Дома, поставив чемодан, первым делом подошла к зеркалу: правда, что ли, похорошела? Поворачивала лицо и так, и эдак, и ей самой казалось, что похорошела. Зоя никогда не любила своё лицо и считала себя уродиной, а сегодня оно её показалось довольно милым. Может, и не красавица, но уж во всяком случае, не уродина.
Потом положила чемодан на пол, щёлкнула застежками, открыла. Сверху лежал белый, в синий горошек, сарафан, который Надя носила на даче два года назад. Зоя мысленно примерила его на Алёшу: пожалуй, ему будет как раз. Представила его в сарафане, и внутри приятно защекотало от волнения. Затем вытащила старую коричневую школьную форму. А фартук есть? Вот он, фартук. Надо будет погладить, кружевной воротничок и манжетики пришить.
-А тут что? О-о, кл-ласно!
Это было выходное платье, Зое оно очень нравилось. Розовое, с кружевами. Надя была в нём два года назад, когда Зоя ходила к ней на день рождения. Лучшего подарка от сестры и придумать нельзя. Ни у одной девчонки в классе нет такого платья, какое будет теперь у Алёши. Дальше лежали ночнушки, комбинашки.
- Ну, это ему ни к чему, - без сожаления отложила в сторону. – А это что? Трусы? Дура, что ли! Ну вот ещё три платья. Тоже ничего, миленькие. А лифчики есть? Ура, целых три!
Зоя аккуратно укладывала вещи в свой шифоньер, представляя, как завтра она оденет Алёшу в розовое платье.

9

…Ну конечно же, розовое платье оказалось велико. От радости, сгоряча Зоя и не подумала, что Надя-то и выше, и крупнее Алёши. Платье можно и ушить, и укоротить, только маму ведь об этом не попросишь. А ведь сколько раз мама внушала: «Учись шить, Зойка, учись, в жизни понадобится». И вот понадобилось – а она не умеет. Зоя расстроилась – но быстро успокоилась. Она всегда быстро расстраивалась – и успокаивалась всегда тоже быстро.
- Ладно, снимай, - сказала она Алёше. – Мы что-нибудь придумаем.
Но придумывать ничего не надо было – Зоя всё уже «придумала». И выход был элементарно простой. Она попросит маму научить её шить на швейной машине и сама ушьёт Алёшино платье, и все остальные платья тоже ушьёт.
Алёша снял розовое платье, надел привычное красное в белый горох, тёти Ленин парик, накрасил губы, глаза, ресницы (после того, как Зоя дала ему урок макияжа, он это делал сам), и они сели доделывать уроки. С недавнего дня они решили: чтобы у них было больше времени для общения, уроки делать вечером. Утром Алёша только проверял Зоину работу, подсказывал непонятное, исправлял ошибки, и всё утро они были свободны. Сегодня Зое надо было только переписать задачки, а Алёша сидел без дела, ждал Зою и смотрел по сторонам. Тут только он заметил, что на привычном месте на подоконнике, возле кактуса, нет любимой Зоиной куклы.
- А Таня где?
- А, - отмахнулась Зоя, - отдала соседской девчонке.
- Почему!? – изумился Алёша.
- Зачем она мне? Что я, маленькая, что ли, в куклы играть?
- Но ты же её так любила.
- Ну и что? Раньше любила, а теперь не люблю. Теперь я люблю другую.
- А кого ты теперь любишь?
- Ты правда хочешь знать?
- Правда.
- Правда-правда?
- Правда-правда.
- Только это секрет. Поиграем в откровенность?
- Давай.
- И ты никому не скажешь?
- Никому.
- Никому-никому?
- Никому-никому.
- Честное пионерское?
- Честное пионерское.
Зоя будто колебалась, будто не могла решиться. Это было так на неё не похожа – чтобы Зойка, «казак в юбке» Зойка, чего-то смущалась, трусила. Хотелось подтолкнуть в её же духе: «Давай, колись!». Но подталкивать было не нужно. Будто преодолевая невидимую преграду, она сказала:
- В общем, это…, - и торопливо выпалила: - Тебя я люблю.
Сказала – и тут же закрыла лицо ладонями. Алёшу будто кувалдой по голове. С трудом придя в себя, не поверил:
- Ты же говорила, что не любишь мальчиков, что ты девочек любишь.
- Мало ли я что говорила. Может, и не люблю, но некоторые мальчишки мне нравятся. А по-настоящему я люблю девочек. Вернее, одну - тебя. А ты и есть девочка. Скажешь, нет?
Алёша не сказал «нет». Спросил только:
- А Светка Растанина? Ты же её любишь.
- Светка – воображала, строит из себя незнай кого. Подумаешь, папаша у неё большой начальник. Да по сравнению с тобой она просто уродина.
Какое-то время сидели молча, приходя в себя после пережитого. Потом Зоя сказала:
- А теперь твоя очередь. Какой у тебя секрет?
Алеша совсем не робел, Зоино объяснение в любви вдохнуло в него уверенность, и он сказал просто, как о само собой разумеющимся:
- А я люблю тебя.
Зоя покраснела и тихо сказала:
- Я это знала.
- А когда ты это поняла?
- С самого начала. Ещё когда ты была мальчиком.
И вдруг она приблизила своё лицо к Алешиному, взяла в ладони его щёки, и поцеловала. Не успел Алёша опомниться от первого потрясения, как за ним, без перерыва, последовал второй: Зоин язычок проник в его рот и затрепыхался там, как юркая мокрая рыбка. Поцелуй был быстрым, как хлопок в ладоши. Так же стремительно, как поцеловала Алешу и вошла в него язычком, так же быстро и решительно вышла и отстранилась. Оба тяжело дышали. Когда оба успокоились (если это можно назвать спокойствием), Зоя спросила:
- Тебе понравилось?
- Ага.
- Это меня одна девочка в лагере научила. Мы после отбоя с девчонками по палате каждый раз целовались. А она целовалась лучше всех. И вообще, она классная была!
Сказала так – и испугалась:
- Ой! Только ты не ревнуй. Ты в тыщу раз лучше неё. И ваще все девчонки мизинца твоего не стоят.
Зоя снова приблизила своё лицо к Алёшиному и поцеловала как прежде – с языком. Но на этот раз поцелуй длился дольше. Потом отстранилась и сказала:
-А ты спрашивала: где кукла Таня? зачем отдала? Ты моя Таня. И тебя я не отдам. Никому-никому!

10

- Заешь, Свет, Алеша-то твой, похоже, положительно влияет на мою Зойку.
- Да?
- Я прям не нарадуюсь. Совсем другая стала – спокойная, не психует, мне не грубит. Уж и не помню, когда мы с ней ругались в последний раз. Боюсь сглазить – но и двоек новых в дневнике не появляется. А на прошлой неделе – представляешь!? – САМА попросила меня научить шить на машинке. До этого сто раз её заставляла – ни в какую, а тут – сама! Теперь мы с ней вместе шьём новое платье. «У меня, - говорит, - ни одного приличного платья нет». А раньше её это не волновало.
- Ой, а ведь и у меня Алешка изменился.
- А с ним что?
- Не знаю… как бы это объяснить? Ну, стал уверенней, что ли. Какая-то энергия появилась в нём, сила… Ой, дура, как же я не догадалась!.. Да он же влюблён в твою Зою! Вот отчего он весь светится!
- Нашёл в кого влюбляться – в мою Зойку.
- Ну, не скажи. Она девочка видная – особенно в последнее время. Как-то похорошела, расцвела.
- Ах, вот в чём дело! Да ведь она же тоже в него влюблена. То-то я смотрю - девка моя цветёт, как маков цвет.
Зоина мама затянулась сигаретой, грустно задумалась:
- Ох, Светка, тревожно мне что-то.
- Вот дурёха. Радоваться надо, а она – «тревожно». Помнишь, как в фильме «Золушка» фея сказала: «Мальчикам полезно влюбляться». И девочкам тоже полезно.
- Полезно-то полезно, только вот одни они остаются – баловства бы не было.

11

«Баловства» не было. А была любовь: чистая, целомудренная, наивная, трогательная и романтичная – какой и должна быть первая любовь. Зоя писала Алёше нежные письма, полные восклицательных знаков – сразу по три подряд, сердец, пронзённых стрелой и самых нежных слов, какие она только знала. Часто в письмах были рисунки цветными карандашами: красотка в модном платье или принцесса, или девушка со стройной фигуркой и в раздельном купальнике, а под рисунками стояла подпись: «Это ты», или «Таня», или «Моя красотка». Она писала об Алёше в женском роде и называла Таней. Чувствовалось, что Зоя старалась писать красиво, и почерк её от письма к письму выравнивался. И даже ошибок стало меньше. Конечно, запятые ставить она не научилась, но, по крайней мере, стала начинать предложения с заглавной буквы, а в конце предложения ставить точку. Эти письма она протягивала Алёше, когда после школы они подходили к дому и прощались до завтра. Придя домой и закрывшись у себя в комнате, он читал эти письма, и сначала ему было неловко, он смущался, но скоро привык и сам стал отвечать ей столь же пылкими признаниями, причём писал о себе тоже в женском роде и в ответ на её «Твоя Зоя» в конце писем, подписывал свои «Твоя Таня». И теперь уже, прощаясь, они обменивались письмами. А однажды она дала почитать ему свои рассказы, в которых главными героями были Зоя и девочка неземной красоты – Таня.
Впрочем, имя у Алёши и у героини Зоиных рассказов скоро поменялось, и произошло это благодаря одному случайному – а, может, и не случайному! – обстоятельству. Школьники любят во время урока посылать друг другу записки. Конечно, можно всё, что хочешь сказать, сказать на перемене, но послать и получить записку на уроке – в этом была особая прелесть. И Зоя часто посылала записки Алёше, и он на них отвечал. А из опасения, что эти записки могут прочитать другие, в них ничего, кроме пустяков не было, и в них он был уже не девочкой, а мальчиком. И вот однажды, после очередной записки Алеша подошёл к Зое и спросил её, почему она назвала его Алёной? Девочка удивилась:
- Когда?
- А вот, почитай.
И Зоя прочла собственный текст: «Алёна, пойдем завтра на каток?». Прочла и захохотала:
- Блин! Это же я хотела написать «Алёша», а получилось «Алёна».
Но результат Зоиной невнимательности пришёлся как нельзя кстати: их отношения вышли на новый уровень, оба они, благодаря первой любви, повзрослели, духовно выросли, и как ей тесно стало в прежнем имени «Зойка», потому что духовно она превратилась в Зою, так и Алёша духовно уже отдалился от первоначального образа Тани, а для того образа, в который он духовно воплотился, нужно было новое имя. И имя «Алёна», которое пришло случайно (или наоборот, не случайно) подошло к тому новому образу, как хрустальная туфелька пришлась по ноге Золушке. Получив новое имя, он почувствовал себя в нём очень комфортно и чувствовал, что это – его истинное имя.
Зоя по-прежнему верховодила в их отношениях, и Алеша охотно соглашался на все её затеи, и только в одном девушка не могла его уговорить. У неё была мечта: пройтись с ним, как в том сне, по городу, чтобы он был в девичьем облике. Но Алёша, готовый ради неё на всё, не мог переступить черту и выйти из их интимного и тайного, и такого чудесного мирка в большой мир. Зоя чувствовала, что не надо настаивать, время ещё не пришло и Алёнушка ещё не готова. Но девушка не расставалась с этой своей мечтой и терпеливо ждала, когда её возлюбленная дозреет и до этого шага.

ЭПИЛОГ

Орешников назначил встречу на два, но когда Олег Николаевич приехал к назначенному часу, секретарша сказала, что Орешников ушёл буквально пять минут назад – его срочно вызвали в ГЛАВК, но обещал через час вернуться.
Не сказать, чтоб отсутствие Орешникова на месте сильно расстроило Олега Николаевича, даже напротив, он был рад. Дело в том, что он давно не был в этом районе, а это была его «малая родина». Здесь он родился и жил до девятого класса, пока родители не получили квартиру в Ленинском районе, и с тех пор он здесь ни разу не был – как-то не доводилось. И вот теперь Господин Случай привёл его сюда и предоставил ему час времени, чтобы побродить по улицам детства, подышать воздухом минувшего.
Старенький деревянный дом, где он жил с родителями и сестрой, давно сломали, но школа стояла как прежде. Олег Николаевич прошёл школьным двором. Здесь он мальчишкой играл в футбол, а зимой на этом месте устраивали каток, и вечерами они с Людочкой Свиридовой катались на коньках, взявшись за руки. Ах, Людочка, Людочка, девочка с русым «конским хвостиком», завязанным белым бантом, первая поростковая любовь! Где ты теперь, как сложилась твоя жизнь?
Солнце всё припекало, а Олег Николаевич был без шляпы. Надо было найти тень, чтобы не напекло голову, и он пошёл в соседний скверик, который в его время называли «Сад рыбака», потому что в центре сквера стоял фонтан, в середине которого высилась белая скульптура, изображавшая рыбака с огромной рыбой. Фонтан этот, сколько себя Олег Николаевич помнил, никогда не работал, а рыба была, скорее всего, осётр.
Чтоб было чем себя занять, Олег Николаевич купил в киоске пару газет и вошёл в сквер. Фонтан всё так же стоял на месте в центре сквера, и всё так же не работал, но рыбака не было. Жалко. Зачем убрали, кому он мешал?
В сквере никого не было, только воробьи чирикали и прыгали на асфальте. Выбрав скамейку потенистее, Олег Николаевич сел и раскрыл газету, но почему-то не читалось. В душе было какое-то приятное волнение, ожидание чего-то хорошего. Что хорошего могло произойти в ближайшее время? Уж конечно, не встреча с хамоватым Орешниковым. Олег Николаевич отложил газету, откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза: «Чёрт его знает, отчего мне так хорошо? Воспоминание ли тому виной?»
С закрытыми глазами он слышал шум машин за оградой сквера да чиреканье воробьёв возле ног. Издалека доносились приближающиеся звуки голосов – кажется, детских. Он открыл глаза: по аллее к фонтану приближались две девочки лет двенадцати-тринадцати, взявшись за руки и о чём-то оживлённо беседуя. Не обращая внимания на Олега Николаевича, они сели на скамейку с противоположной стороны фонтана. Одна девочка была довольно высокая, в джинсах и футболке, голову её покрывала довольно забавная панамка. Другая одета с претензией на женственность: в белый с синими горошинами сарафан, голова от солнца повязана косынкой. Именно эта, вторая, привлекла внимание Олега Николаевича. Чем-то она смутно напоминала его первую любовь. У Людочки тоже было белое платье в горох, только не синий, а красный, и она тоже повязывала в солнечную погоду голову косынкой. С тех пор в его сознании ткань в горошек и голова в косынке связаны с представлением о женственности и кажутся чем-то особенно милым, волнующим.
В сущности, несмотря на свои тридцать пять лет, в душе Олег Николаевич так и остался подростком, и он так же любил девочек-подростков. Нет, не как педофил – боже упаси! Никакого сексуального желания у него по отношению к ним не было. Он любил их всё той же нежной, лишённой какой-либо нечистоты любовью, какой любил когда-то Людочку Свиридову. И уже став парнем, искал той же чистоты и невинности, и видел её девушках, пока не сближался с ними. Брак его оказался неудачным, и связывали его с женой только дочь и привычка. Бывали у него связи на стороне, но утолял он с этими женщинами только плоть, а не душу – непорочную душу мальчика-подростка. Украдкой, чтобы не заметила, поглядывал Олег Николаевич на девочку в сарафанчике, а она продолжала о чём-то разговаривать с подругой, и чувствовалось по тому, как девочки общаются меж собой, что они любят друг друга и неразлучны. Несколько раз она посмотрела в сторону Олега Нколаевича, но тут же её головка в косынке поворачивалась в сторону подруги, и они продолжали о чём-то говорить.
Но вот они встали и пошли в противоположную сторону, к выходу из вторых ворот. Этот маршрут проходил вблизи Олега Николаевича, и он воспользовался возможностью близко рассмотреть понравившуюся ему девочку. Фигурка у неё была довольно изящная, милое личико, небольшая, но уже довольно заметная грудь, стройные ноги, - но ступни ног в босоножках довольно крупные. Впечатление портили также крупные кисти рук.
- Ну, Алёнка, ну пойдём, сходим, - о чем-то упрашивала её подруга, когда они проходили совсем близко.
- Так опоздаем же потом!
- Да мы быстро, туда и обратно. Ну Алё-ёнушка…
- Ну ладно. Только не задерживаться.
- Не, мы не будем задерживаться. Туда и обратно.
Значит, её зовут Алёнка, Алёнушка? Красивое имя, и идёт ей. Олег Николаевич провожал взглядом удаляющихся девочек. Алёнушкиной походке пока не хватало женственности, она скорее напоминала мальчишечью. Но девочкам-подросткам часто не хватает изящности. Ничего, с возрастом это пройдёт. Судя по сегодняшнему её состоянию, со временем из неё должна получиться красивая девушка.
Девочки скрылись за воротами. Олег Николаевич посмотрел на часы: ё-маё, уже половина четвертого! Орешников-то, небось, давно вернулся. Олег Николаевич положил так и не читанные газеты в урну и заспешил к выходу.

В следующий раз он попал на свою «малую родину» только спустя лет восемь-девять, когда они с женой пошли на день рождения к живущей здесь подруге жены. Была поздняя серая осень, серо, мокро и тоскливо, и не хотелось идти на день рождения к подруге, которая была ему неприятна. Когда шли через Сад рыбака мимо фонтана с исчезнувшим рыбаком и скамейки, на которой сидели девочки, в зрительной памяти встал солнечный день, июльская зелень деревьев, которые сейчас стояли заметно подросшие и голые, и милая девочка Алёнушка в белом сарафанчике с синими горошинами. Подумалось: сейчас она должна быть уже девушкой. Интересно, какая она сейчас? Наверно, красивая. Как сложилась её жизнь, вышла ли она замуж, есть ли дети?
- Да иди ты быстрей, ради бога, - проворчала жена. – Итак опаздываем!...


04 дек 2016 11:55
Профиль Отправить email
Сообщение Re: Игра в откровенность
Любавина Катя
Отличный рассказ и очень душевный.


14 янв 2017 18:19
Профиль Отправить email
Сообщение Re: Игра в откровенность
Очень мило...

_________________
"Я тебя поцелую... потом, если захочешь."


02 фев 2017 22:55
Профиль
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 3 ] 

Часовой пояс: UTC + 2 часа [ Летнее время ]



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
   

Форма обратной связи с Администрацией


© 2008-2024 trans-admirer.ru




Powered by phpBB © phpBB Group.
Designed by Vjacheslav Trushkin for Free Forums/DivisionCore.
Вы можете создать форум бесплатно PHPBB3 на Getbb.Ru, Также возможно сделать готовый форум PHPBB2 на Mybb2.ru
Русская поддержка phpBB